Теория лиминальности.
Проблема антропологии и современного литературоведения

See summary

Автором понятия и термина «лиминальность» является видный представитель французской позитивной антропологии Арнольд ван Генеп. В труде “Rites de Passage” (1908 г.) он не только разработал теоретические положения, но и практически обосновал координационную роль лиминальности как для сезонных изменений, так и в процессе смены индивидуального стиля жизни. “Rites de passage”, или же ритуал перехода, по мнению Генепа, является обязательным атрибутом любого типа изменчивости (места, страны или социального статуса, возрастных и др.) и вычленяет ту дихотомию, которая существует между «устойчивой» и «переменной» структурами. Генеп считает, что для любого процесса перехода или транзитности характерны три фазы: 1) сепарация, или отчуждение, отделение; 2) маргинальность, или лиминальность; 3) инкорпорация, или объединение. Первая фаза – сепарация - подразумевает изоляцию конкретной индивидуальной формы или избранного индивида, т.н. «иницианта», от фиксированной социальной или культурной структуры. Она знаменуется отрывом иницианта от реального пространства-времени. Вторая фаза – лиминальность - выражает амбивилентное состояние иницианта, или «транзитного путешественника», его переход в промежуточную амбивалентную социальную зону, т.н. «лимбо». Третья, финальная, фаза - инкорпорация  -соответствует «реагрегации» индивида: возвращение иницианта в общество, но уже в ином, обновленном социальном статусе.

Из всех вышеперечисленных фаз особый интерес вызывает вторая - лиминальная фаза, в период которой индивид обретает опыт полной неопределенности социального окружения и отмежевывается от реальности. Термин «лиминальный» происходит от латинского (limin) и обозначает порог, границу, некий проходной коридор, расположенный межу двумя различными местами. Аналогичное наполнение он имеет и в теории Генепа: по своему смыслу и функции лиминальная фаза - транзитная динамичная кондиция, промежуточная между стабильной и трансформированной структурами. Соответственно, ритуал перехода - “rites de passage”, как считает Генеп, может быть представлен как целостное единство всех трех кондиций: «прелиминальной», подразумевающей удаление-обособление от прежнего мира; «лиминальной», обозначающей период транзитности; и «постлиминальной», связанной с церемониалом инкорпорации в новый мир. Под «прежним» и «новым» подразумеваются не только маломасштабные, но и крупномасштабные культурные транспозиции. Т.Л. Карсон справедливо замечает: «Для мыслителя его (ван Генепа – И.Р.) эпохи это была рискованная, но блестящая теория. Структурная ординарность и культурное многообразие являются для Генепа не взаимоудаленными, но сосуществующими и пересекающимися понятиями. Ординарные модели трансформируются в уникальные культурные феномены. Как passage, т.е. переход, воспринимается и сама Жизнь, а rites de passage – ритуалы перехода - являются теми колесницами, при помощи которых осуществляются глобальные преобразования» [1,3]. Генеп указывает: «Для группы людей, также как и для отдельных индивидов, жизнь состоит из удаления, отчуждения, и нового объединения, изменения формы и кондиции, смерти и нового рождения. Жизнь – это действие и остановка, ожидание и перерыв, и снова действие, но уже в ином направлении... И постоянно образуются различные, все новые, межевые границы, которые надо преодолевать: между летом и зимой, сезонные, годовые, ежемесячные и даже ежедневные; между рождением, юношеством, возмужанием и старостью; и, главное, грань между смертью и жизнью после смерти для тех, кто в это верит» [2,18]. Совершенно очевидно, что кондиция транзитности, или лиминая фаза, для Генепа обретает значение промежуточной, некоего ценного медиума, движимого импульсом изменчивости. Пол века спустя Виктор Тернер определит лиминальную фазу как «интерструктуральную ситуацию», возникшую между «различными позиционными структурами».

Особое внимание Тернера в теории Генепа привлекла лиминальная фаза, выполняющая функцию порога, отделяющего друг от друга разные этапы жизни. По его мнению, временное обособление индивида от устойчивой общественной структуры не только наделяет его амбивалентным социальным статусом, но и освобождает от любых законов, поведенческих норм и правил. Сам его статус суть амбивалентность и неопределенность. «В условиях лиминальной фазы, - пишет Тернер, - индивид пребывает ни «там», ни «тут». Он находится «между» (“betwixt and between” - И.Р.) юридически, традиционно, конверционно и церемониально установленных позиций. Соответственно, приостановлено действие как «предыдущего», так и «будущего» его статуса, индивид пребывает в позиции отчуждения и неопределенности, в кондиции ожидания реализации реконструированных и обновленных культурных моделей и парадигм» [3,126]. Поскольку лиминальность выявляет не только изоляцию от устойчивых структур, но и потенциальные возможности формирования альтернативных структур, то справедливым представляется замечание М. И. Спариосу о том, что «лиминальность для Тернера является формой не только транзитности, но и потенциальности» [4,133]. Р.Палмер отмечает: «У индивида, который переходит в лиминальную фазу, имеется индивидуальный потенциал, но он оказывается в разломе, существующем между мирами, т.е. в равной степени является концептуальным медиумом для альтернативных структур, существующих «там» и «здесь» [5,8].

Так в теории лиминальности Тернера основной функцией и целью становится создание «альтернативы». Логически возникает вопрос: возможна ли разработка альтернативного мира на уровне разума индивида? Полагаем, что этот вопрос апеллирует к общей парадигме проблемы философских разногласий по поводу индивидуальной свободы человека и его личностного «Я». Что же представляют из себя обращенные против царящего насилия, террора и технократизма к свободе активности, творческой воли и защите индивидуального мышления учения Шопенгауэра, Кьеркегора и Ницше, как не стремление к альтернативе? Устремленная к жизни философия воли Шопенгауэра, также как и ницшеанская философия воли, устремленная к агрессии, ценна не только тем, что разделяет жизнь и насилие, но и тем, что допускает возможность существования жизни без подчинения насилию. Иначе говоря, возможно существование не только одного, видимого мира (который Шопенгауэр, Кьеркегор и Ницше причисляют к синонимам мучений и смерти), но и существование других, альтернативных миров. Отсюда следует, что, если реально существующий мир является заданным условием прелиминальной кондиции, т.е. ведет к удалению индивида от его стабильных структур, то альтернативный мир выступает как продукт постлиминальной кондиции, которая формируется в результате трансформации. Что же касается фазы лиминальности, то и концептуально и структурно она соответствует тем глубинным фазам мучений, веры и смерти, которые как в философии Шопенгауэра и Кьеркегора, так и Ницше равно выступают в роли транзитного коридора, связующего звена, ценной границы между «этим» и «иными» мирами. Однако познание, даже интуитивное, этого, находящегося вовне и во многом мистического космоса в историческом, или парадигматическом, ракурсе представляется не просто чрезвычайно сложным, но и практически невозможным. Как условность он существует лишь на уровне сознания субъекта, его постижение возможно исключительно вне воли субъекта; той самой сильной воли, которая борется со знаковым для исторического, или реального, контекста «рабским менталитетом» и устремлена в трансцендентное измерение.

Основываясь на этом, можно заключить, что все три фазы «rites de passage», т.е. ритуала перехода – прелиминальная, лиминальная и постлиминальная, формируются в общем русле как синхронных, или внутриструктурных, так и диахронных, или культурно-исторических, закономерностей и даны для создания позитивных альтернатив. Позитивная альтернатива является продуктом творческой воли, ценным синтезом воображения и созидания, который граничит с реальными, устойчивыми, историко-культурными структурами и в результате сильнейших переживаний достигает желаемой трансформации. Совершенно ясно, что идеальной формой для этих «мистических игр» является литература. М.И. Спариосу справедливо указывает: «Литературному дискурсу под силу создавать истинно новые альтернативы, поскольку это - форма игры, «как бы» обусловленное моделью действие, в пределах которого сливаются реальный и воображаемый миры и из них создается отдельный промежуточный мир. Выражая ли реальные и воображаемые формы отношений, или формируя их противоречивое единство, но литература создает альтернативные модели существования» [4,30]. Следовательно, литература по своей сути и назначению является феноменом лиминальным, который выполняет функцию фазы перехода от управляемой при помощи силы деструктивной реальности к сформированному воображением внешнему космосу: литература выполняет роль транзитной «колесницы», движущейся от мира, хронологически упорядоченного с помощью силы и ограниченного технологизированно-бюрократической реальностью, к миру, проникнутому верой, свободными идеями и фантазиями. Мы полагаем, что идею лиминальности литературы подтверждает и эволюционная парадигма теории жанров.

Осмысление литературных жанров в синхронных и диахронных перспективах [см. 6,62-99] позволяет выделить существующие в теории жанров основные тенденции осмысления литературной системы: в срезе синхронного и диахронного ракурсов литература предстает или как субверсивная базовая маргинальность, или как промежуточный нейтралитет, или же как самотрансцендентная флексивность. Все три означенные тенденции, несмотря на их методологическую разнородность, причисляют литературу к лиминальной кондиции. Постараемся обосновать наше мнение.

В «Поэтике» Аристотеля лиминальный характер поэзии сконцентрирован в координирующем понятии «мимезиса», или подражании. Поэтическое подражание обретает значение игры, совершенно амбивалентного действа, где поэтический дискурс подражает реально существующим дискурсам и создает условность, неравнозначную ни философской истине, ни исторической реальности. Иначе говоря, Аристотель отводит поэзии место в отделяляющем друг от друга философию и историю лиминальном пространстве: «Задача поэта, - пишет он, - беседовать не о реально произошедшем, но о том, что могло бы произойти, т.е. о необходимом, или, по мере необходимости, возможном» [7,67]. Исходя из этого, можно полагать, что поэзия подражает не только философии, но и истории, т.е. представляет собой промежуточную форму между возможностью и необходимостью. Соответственно, литературный дискурс предстает ценным медиатором дискурсов различных типов. Его «ценность» при этом определяется уникальной способностью не к механическому, но к творческому подражанию: литературное подражание не просто копирование устойчивых моделей (эта тенденция явственно вычленяется как в воззрениях Платона, так и в аристотелевском понимании «мимезиса»), оно или радикально видоизменяет объект в противоположном направлении (напр., сатира, пародия), или же основательно перерабатывает его (этот метод приемлем на уровне любого литературного жанра). Отсюда следует, что мыслители античной эпохи воспринимали литературу как координируемую базово-субверсивную маргинальность, расположенную в лиминальном пространстве.

Положение несколько меняется в эпоху Возрождения. В своем труде “The Defens of Poesie” сэр Филипп Сидней, акцентируя медитативную функцию литературы, расширяет вышеозначенную концепцию «Поэтики» Аристотеля. Критик отмечает, что «философ предлагает понятие, историк – пример, а поэт предлагает и то, и другое. Так кого же следует считать медиатором? Конечно же, поэта» [8,419]. Следовательно, согласно сэру Филиппу Сиднею, поэт - это посредник между исторической правдой и философской абстракцией, медиум, который в «игре» реальностью и воображением устанавливает границы между правдой и абстракцией и которому в равной степени присущи качества, характерные для обеих. Иначе говоря, поэзия обладает функцией лиминально промежуточного нейтралитета. Это мнение разделяют не только современные Ф.Сиднею европейские критики, но и мыслители эпохи романтизма, хотя они и придали проблеме иной окрас.

В своей известной серии «Писем» Шиллер причисляет искусство к «третьей реальности», эстетическому феномену, который выполняет функцию посредника между необходимостью (причиной) и свободой (духом). Он пишет: «Переход из пассивной кондиции ощущения в активную кондицию мысли и желания невозможно без Via - промежуточной кондиции эстетической свободы» [9,161]. Можно заключить, что искусство и, конечно же, литература, представляются Шиллеру эстетической иллюзией, или похожестью, которая отрывает человечество от его чувственного мира и переносит в свободный мир духовности. Позицию Шиллера еще более углубляет Перси Шелли, который рассматривает искусство и, соответственно, поэзию как возросшую на достижениях действительности промежуточную кондицию между реальностью и потусторонним миром. «Поэзия, - отмечает он, - пробуждает и развивает разум, поскольку переводит сотни недостижимых комбинаций мысли. Она питает воображение все новыми и новыми мыслями, которые в свою очередь, притягивают и ассимилируют другие мысли и образуют новые интервалы и промежутки, сама пустота которых постоянно требует пищи» [10,33]. Полагаем, что блестящая идея Шелли о неизменно действенной, обновляющейся и изменчивой природе образующихся в результате поэтического мышления «интервалов» и «промежутков» со всей серьезностью ставит вопрос об определении литературы как самотрансцендентной лиминальной флексивности: поэзия в воззрениях Шелли предстает как парадигма мысли, некая лиминальная кондиция, расположенная между исторической реальностью и созданной силою мысли ирреальностью, вечно создающая из существующей модели реальности альтернативные ирреальные модели.

Особого внимания заслуживает тот факт, что все три вышерассмотренные формы осмысления литературной лиминальности обрели хотя и различную, но широкую интерпретацию в современном литературоведении.

Основоположник эксистенциальной критики Ж.-П. Сартр в труде «Психология воображения» отмечает: «Воображаемое создается на «реальной основе», но зато устремленность реального мира подразумевает скрытую тягу к воображаемому» [11,218]. По теории Ж.-П. Сартра, воображение - это форма пустоты - «ничто», которое характеризует сознание и котормй присуща сила созидания, т.е. воображение является лиминально-флексивной «трансцендентной кондицией сознания». Полагаем, что во многом обусловившая версию литературной лиминальности Джузеппе Мадзотта феноменологическая позиция Сартра родственна позиции Шелли. Исходя из теории Тернера, Мадзотта не только признает идею лиминальности литературы, но на основе анализа творчества Данте и Бокаччо выделяет несколько форм литературной медиавации. Это мнение разделяет также и В.Изер. В своем труде «Сочиненное и воображенное: по следам литературной антропологии" он относит к функции литературы как «лиминальной игры» не только посредничество между необходимостью и воображением, но также и обусловленность и определение самотрансцендентной созидательной деятельности индивида, субъекта. Сопрягаясь с мнением Шиллера, Изер утверждает, что литературная выдумка, или же иллюзия, является промежуточной фазой между реальностью и воображаемым, т.е. соотносится с парадигмой триады «реальное – иллюзорное – воображаемое». «Литература - пишет он, – транзитный объект, пограничный феномен, который постоянно колеблется между реальным и воображаемым и постоянно связывает их друг с другом» [12,4]. Совершенно в ином ракурсе рассматривает означенную проблему Густаво Передз-Фирмат. В труде «Литература и лиминальность» он признает лиминальную природу литературы, но отвергает идею ее самотрансцендентной флексивности. Подобно М. Бахтину, П. де Ману и Х. Блуму, Передз-Фирмат причисляет литературу к субверсивной маргинальности, хотя, в отличие от коллег, он крайне радикален: для него лиминальность является центробежной силой, которая максимально затрагивает и ломает реально существующие модели.

Таким образом, если в теоретических концепциях Ж.-П.Сартра, Дж. Мадзотта и В.Изера ощутимо влияние Шелли, и литература мыслится как самотрансцендентная флексивность, то теоретические системы М. Бахтина, П. де Мана, Х. Блума и Передз-Фирмата обращаются к классичесокой идее литературы как субверсивной маргинальности.

Для нас в данном случае важны не столько инварианты осмысления литературной лиминальности, сколько то согласие, которое существует в истории теории жанров по поводу осмысления литературы как лиминального явления, тот несомненный факт, что при синхронном и диахронном анализе литературной системы она единодушно воспринимается как лиминальная фаза. Само по себе это обстоятельство вводит лиминальность как качественный показатель литературы в систему синтезной, или же холической, теории осмысления литературы и литературных жанров, основанной на  синтезе синхронного и диахронного ракурсов теории жанров.

Если вернуться к поставленному выше вопросу – возможна ли разработка альтернативного мира на уровне разума индивида? – и если сопоставить философские (Шопенгауэр, Кьеркегор, Ницше, а позднее – ван Генеп, Тернер) и литературоведческие (Аристотель, Сидней, Шиллер, Шелли, современное литературоведение) коннотации осмысления лиминальности, становится ясно, что создание альтернативного мира на уровне разума индивида не только возможно, но и необходимо с точки зрения углубления самоосознания и самопознания человечества. Важнейшая роль в этом процессе выпадает на долю литературы, конкретного литературного произведения как промежуточного, лиминального явления, которое обладает силой не только разграничивать различные миры, но и, исходя из реальной модели существующего мира, производить модели альтернативных «иных миров».

Здесь, полагаем, необходимо уточнить как понятие «альтернативы», так и тот тип взаимоотношений, который складывается между существующим и альтернативным мирами.

Слово «альтернатива» имеет латинское происхождение и означает «выбор», ценное «другое», которое складывается в процессе определенных изменений. Альтернативная модель вырабатывается на основе уже существующей, но отличается от нее координирующими принципами. Альтернатива может быть различных видов: историческая, географическая, духовная, психологическая, религиозная, эстетическая, космологическая и др. Взаимоотношения между мирами носят характер или конфликта, или конкуренции. М.Спариосу выделяет среди них четыре основных типа: совместимые, несовместимые, пропорциональные и непропорциональные. Каждому их них он дает исчерпывающую характеристику: «У совместимых миров есть схожие, легко взаимоприемлемые показатели... Похожие социо-экономические системы... Похожие политические системы... Похожие религиозные системы... В противоположность этому, показатели несовместимых систем не так-то просто примирить друг с другом... Примерами этого могут служить: малые культуры в лоне великих.. ... Агрессивное общество в лоне индустриального общества.... Демократия в лоне тоталитаризма и др. ... Пропорциональность альтернативных миров возможна в том случае, когда при несовместимости основных принципов, тем не менее, возможно достижение их определенного согласования... Когда же это абсолютно невозможно, они непропорциональны...» [4,47]. Таким образом, противостояние альтернативных миров может быть не только несовместимым, но и непропорциональным, или же совершенно контрастным, что четко выявляет сформировавшееся в русле западного мышления онтологическое деление: реальный мир/воображаемый мир. Если реальный мир – это мир физический, объективная система, характеризующаяся трехмерным пространством, временем в качестве четвертой координаты и движением, то воображаемый мир – это мир не физический, но субъективная система, которая противостоит объективной системе на основе онтологически альтернативного принципа вечности. Литература как лиминальная фаза, или промежуточный коридор между реальным и воображаемым, конечно, полностью выражает это противоречие.

По нашему мнению, важнейшей задачей литературы как лиминального явления является создание новой реальности, нового мира, нового космоса. Этот процесс подразумевает не только акцентирование заметных различий между реальным и воображаемым мирами, но и показ существующих логических и онтологических противоречий между необходимостью и возможностью. Альтернативный мир лишь тогда становится возможностью, когда формируется в воображении автора и постепенно реализуется при помощи трансформационных духовных усилий избранного протагониста. Положительную сторону процесса трансформации представляет лиминальная фаза, как транзитное пространство, пролегающее между мирами, как некий водораздел между существующей и воображаемой системами, как амбивалентный онтологический ландшафт. С этой точки зрения воображаемый, т.е. выдуманный мир, воспринимается не как «несуществующий объект», но как основанная на альтернативном онтологическом принципе «действительность», которая складывается вне транзитной фазы. Основными определяющими категориями транзитности являются категории времени и пространства. Значимая для реальности парадигма пространства-времени не только не противоречит, но и идеально соответствует существующим социальным структурам. В таком случае “rites de passage” - ритуал перехода – является проложенным мостом к другой – оппозиционной - реальности, которая требует совершенно иной интерпретации пространственно-временных измерений.

Один из основоположников теории лиминальности, В.Тернер посвятил данной проблеме специальное исследование – «Лики антитемпоральности. Эссе по экспериментальной антропологии». Заслуживает внимания то, что главный объект исследования – антитемпоральность - Тернер изначально осмысляет в оппозиционном, или альтернативном, срезе. «Антитемпоральность, - пишет он, - обозначает кондицию, оппозиционную по отношению к той темпоральности, которая определена, т.е. легитимизирована, временем» [13,227]. Главной функцией времени Тернер считает «порядок», четкую последовательность, которая противостоит «хаосу». Однако, дело в том, что «порядок» никогда не бывает совершенным: культурные, социальные или технические императивы, несмотря на все усилия, постоянно тяготеют к прерывности, что, само собой, провоцирует неясность, амбивалентность, часто - противоречия. Аргументируя свою концепцию, Тернер выделяе четыре фазы «социального бытия», которые, по его мнению, выражают соответствующие этапы «социального времени»: первая фаза, т.е. «жизнь», воспроизводит ту нормативную систему, в которой живет группа индивидов; вторая фаза - «кризис» - соответствует критической кондиции, ставящей группу индивидов перед «выбором», который может быть как «позитивным», так и «негативным»; третья фаза, или же «конфликт», характеризуется применением «руководящей группой» своих прав и авторитета по отношению к «негативно настроенной группе» индивидов; четвертая фаза - «выход», воспроизводит те результаты, которыми завершилась «разыгранная» в третьей фазе драма. Особое внимание Тернер уделяет третьей фазе, т.н. «конфликту», который, разрывая «гармонию» и преобразуя ее в «дисгармонию», со всей остротой ставит вопрос трансформации. Трансформация же - это «выход», отмежевание от ординарного «темпорального» окружения и формирование альтернативной «антитемпоральности».

«Антитемпоральность» для Тернера – понятие, оппозиционное темпоральности, неотделимое пространство, дающее возможность онтологической переоценки социо-культурного опыта человечества, перерождения, и качественно соотносимое с субъективистским осмыслением «вечности». «С позиции позитивистской антропологии, - признает Тернер, - в недрах которой я вырос, даже чтение трудов Фридриха фон Хугеля считалось великим грехом. Но сейчас я рискну привести цитату из его книги «Вечная жизнь: исследование импликаций и апликаций». Приведенная цитата выявит мои потаеные мысли. Хугель пишет: «Вечная жизнь, в полном смысле этого понятия, включает три аспекта – переживание ожидаемого счастья и энергетичности; ценностное самоосознание бытия, которое реализуется в рамках указанного переживания; и не последовательную, а одновременную, вневременную активность этого бытия. Вечная жизнь не признает пространство и хронологическое время, поскольку отрицает их интенсивность и напряженность. Вневременность же полностью выражает высшую, божественную щедрость, неописуемую плотность, неистощимость божественной энергии... Это главная оппозиция, единственная и истинная абстракция» [13,246]. Тернер безаппеляционно принимает концепцию Хугеля. Вслед за ним, «единственной и истинной» альтернативой существующей устоявшейся нормативной системе Тернер признает лежащую вне реального пространства-времени надвременную и надпространственную вечность. «В общем контексте антитемпоральности, или контратемпоральности, или метатемпоральности, - заключает исследователь, - вечное переживание человечеством своей ограниченности и несоответствия, непрерывность исторического опыта часто осознается как сущность, в которой и вне которой человечество постепенно достигает вневременности, спонтанности, безграничности и квинтэссенции темпоральности, абсолютной надвременности, т.е. вечности» [13,246]. По нашему мнению, Тернер этим заявлением выражает две принципиальные позиции: с одной стороны, он делает личный выбор между объективистской и субъективистской теориями осмысления пространства и времени и абсолютно недвусмысленно присоединяется к великим «субъективистам» - Платону, Блаженному Августину, Канту, Бергсону и другим; но с другой, Тернер выявляет функцию лиминальной фазы и лиминальности как онтологически и структурно значимого процесса, парадигмы, направленной за пределы устоявшейся системы – к альтернативной системе. Схематически этот процесс может быть выражен следующим образом:

 
 

Прелиминальная кондиция                                                постлиминальная кондиция

  [устойчивая структура]                                        [альтернативная структура ]

                                     сепарация              реагрегация

 реальное время-пространство                                                   альтернативное            время- пространство

Таким образом, лиминальная фаза является промежуточной, переходной, амбивалентной кондицией «ни там, ни тут», в недрах которой индивид отдаляется от нормативного контекста и путем трансформации создает оппозиционно противоположный мир. Соответственно, лиминальная фаза обретает значение специальной, несомненно, сакральной, пространственно-временной зоны. Процесс «мистического путешествия», «транзитности», «таинственного перемещения» сопрягается с символикой смерти и рождения, увядания и расцвета. «Rites de passage» является ритуалом перехода из одной модели существования в другую. Лиминальное время, также как и лиминальное пространство, выражает, с одной стороны, сложнейший процесс отделения индивида от упорядоченной, хронологической системы, а с другой – его присоединение к альтернативной, антихронологической, антитемпоральной системе.

Как мы уже отмечали, и, полагаем, обосновали, литература является идеальным проявлением лиминальной фазы. Заслуживает внимания и то, что с целью наглядной демонстрации лиминальных процессов Тернер прибегает именно к рассмотрению литературных произведений, в частности драматического жанра, хотя, считает, что «они (лиминальные процессы – И.Р.) равно выражены и в любом ином литературном жанре».

Мы разделяем эту точку зрения и считаем, что исследование литературных жанров в контексте лиминальности является одной из самых серьезных современных методологических технологий.

 ☼

Литература:

 

1. Timothy L. Carson, Liminal Reality and Transformational Power. – Lanham, New York Oxford, 1984.
2. Arnold Van Genep, The Rites of Passage. – London, 1960.
3. V. Turner, The Ritual Process. Structure and Anti-Structure. – New York, 1995.
4. Mihai I. Spariosu. The Wreath of Wild Olive. - New York Press, 1997.
5. R.E. Palmer. The Liminality of Hermes and the Meaning of Hermeneutics // Proceedings of the Heraclitean Society. A Quarterly Report on Philosophy and Criticism of the Arts and Sciences, vol.5. – Michigan, 1980, p.4-11.
6. ირმა რატიანი, ქრონოტოპი ანტიუტოპიურ რომანში. ესქატოლოგიური ანტიუტოპიის ინტერპრეტაციისათვის. – თბილისი, 2005.
7. Аристотель, Об искусстве поэзии. – Госуд. Изд. Художественной литературы, 1957.
8. Sir Philip Sidney. The Defens of Poetry // Literary Criticism. Plato to Dryden. Ed. by Allan H. Gilpert. – Detroit, 1962.
9. Friedrich Schiller, On the Aesthetic Education of man // Series of Letters, - Oxford, 1967.
10. Percy Bysshe Shelley, A Defence of Poetry // Peacock’s Four Ages of Poetry, Shelley’s Defence of Poetry, and Browning’s Essay on Shelley. Ed. by H.F.B.Brett-Smith. – Boston and New York, 1921.
11. Jean-Poul Sartre, The Psychology of Imagination. – London, 1972.
12. W. Iser, The Fictive and the Imaginary: Charting Literary Anthropology. – Baltimore, 1993.
13. V. Turner, Images of Anti-Temporality. An Essey in the Anthropology of Experience // V.Turner, On the Edge of the Bush. – Tuscon, Arizona, 1985.

 

Перевод И.И.Модебадзе